Но и тогда и сейчас мнения об этом событии были неоднозначными. Для одних происшедшее оказалось национальной катастрофой, обернувшейся Гражданской войной. Для других – величайшим событием, оказавшим влияние на весь мир.
Так чем же оказался Октябрь для казахских степей, что он принес? Землю и мир или все же стал трагедией? Единого ответа на этот вопрос нет до сих пор. Сегодня мы хотим дать слово российскому ученому (получившему образование в КазГУ им. С. М. Кирова, ныне КазНУ имени Аль-Фараби), кандидату политических наук Виталию ХЛЮПИНУ.
Виталий ХЛЮПИН, кандидат политических наук, советник Российской Федерации 1-го класса:
– Революция 1917 года в России – это импотенция верхушки власти + разложение тыла + работа иностранных спецслужб. Несколько упрощенно, но по силе воздействия факторов запуска – именно так.
Главный революционер страны – несомненно, сам император, слабый, безвольный, нерешительный и неспособный строго спросить с собственного разболтавшегося окружения.
Революция – это прежде всего и изначально всегда кризис элит.
Выражается этот кризис обычно в противоречии двух элементов – ретрограды/либералы: косные, твердокаменные анахореты самодержавия, ничего не хотят менять, закостенели в консерватизме и сановной тупости (яркий собирательный их образ – последние российские премьеры Горемыкин, Штюрмер и пр.), которые делали по четыре ошибки в одном слове из трех букв “еще/исчо”; поголовно – жуткие патриоты, страстотерпцы за Россию, Православие и погоревшие от сифилиса, промотав армейский бюджет на балерин Кшесинских и юных педерастов.
Второй элемент – основная масса – тусовка столичной “интеллигенции”, якобы страдальцы за народ, швейцарские курортники, уклонисты от фронта, творческий и журналистский бомонд, кокаинисты, футуристы, декаденты, адвокаты, проститутки, адвокаты-проститутки. Не хотели воевать, не умели работать, зато очень жаждали власти, алкали ее, презирали царька-неумеху и стремились отжать трон. Это про них писал Василий Розанов: “Россию разложила и убила литература (журналистика)”. Абсолютно прав Ленин: “Русская интеллигенция – это говно”.
Получив власть, стряхнув царя щелчком, как перхоть, совершенно банальным (и легко разгоняемым взводом пулеметчиков) кастрюльным бабским бунтом (Февральская революция), все эти львовы-керенские-гучковы-милюковы стремительно “проболтали” страну на митингах и благотворительных балах, развалили армию и госаппарат, своими руками подарили власть фанатикам-революционерам.
Большевики у власти – это неизбежный итог эволюции правящих элит России, не сумевших мобилизовать себя в условиях мировой войны. И именно большевикам пришлось, вопреки своим идеологическим фантазмам о мировой революции, по сути, спасать и возрождать страну. Такой вот парадокс, какие любит История.
Осень 1917 года в степях
В 1917 году количество профессиональных революционеров-радикалов (большевики, эсеры-максималисты и прочие террористы) можно пересчитать по пальцам одной руки, нет ни одной дееспособной подпольной региональной организации (комитета). Самый крупный и зараженный большевизмом комитет РСДРП (в три десятка человек) работает только в Петропавловске, сопоставимый по численности, но весьма аморфный – в Уральске.
Кто вожди тогдашних казахстанских большевиков? Возьмем тот же Петропавловск: организатор и руководитель комитета 27-летний Александр Моисеевич Поволоцкий – сын и наследник состояния крупного киевского купца, студент-недоучка, эвакуировавшийся в Петропавловск двумя годами ранее с липовым “белым билетом”, нигде не работает – дает уроки, репетиторствуя на дому, и проедает папины капиталы.
Зато выписывает массу либеральных газет, собрал вокруг себя группку подобных “уклонистов” и учеников-ротозеев и сагитировал их в большевики. В конце 1920-х А. Поволоцкий будет возглавлять казахстанский Госплан и приложит руку к коллективизации и голоду, в 1937-м – арестован и расстрелян как “враг народа”.
Весь их большевизм – пустая и полудетская кухонная болтовня. Максимум революционного действия – расклейка самописных листовок и поджог пустой будки городового…
И из такой чепухи разгорится пламя, но пожар 1917 года в Казахстане – это привнесенное явление, вся империя в огне, Казахстан – одна комната в горящем доме.
Революционный актив 1917 года – это рабочие-железнодорожники Ташкентско-Оренбургской железной дороги. В армию их не призывали, люди это были весьма сплоченные, со своими профсоюзами, кассами взаимопомощи. В условиях всеобщего развала и хаоса они просто были относительно хорошо организованы и старались защитить свои семьи и имущество, для чего и брали власть. А уже потом их “революционизировали”, активно окучивая агитацией, большевистские и эсеровские эмиссары.
Где-то 60–70 процентов низового революционного актива 1917–1919 годов в Казахстане это именно они. Их отряды и боевые дружины (Перовский, Чимкентский, Казалинский) держали так называемый Актюбинский фронт, не давая белоказакам прорваться в Туркестан. 20–30 процентов – вернувшиеся с фронта и озлобленные на власть и всеобщий бардак солдаты из крестьян. Остальное – 10 процентов – разночинцы, конторщики, мелкие служащие и интеллигенты – учителя и т. п.
Большевики-казахи
Если говорить о казахах, то членов партии с дореволюционным стажем и даже членов РКП (б) с 1918 года можно перечесть буквально по пальцам. Из крупных фигур – только Алиби Джангильдин (с 1915-го) и Бахитжан Каратаев (с 1917-го). Основная масса партфункционеров-казахов 1920–1930-х в партию вступает в 1920 году, когда исход революции и Гражданской войны уже ясен.
В профессиональном плане первые казахские коммунисты – это на 90 процентов мугалимы (учителя аульных школ) и мелкие чиновники старой администрации (писари, переводчики и т. п.). То есть самый элементарно образованный слой общества. И по 5 процентов – высшая аристократия (чингизиды: тот же Каратаев, наркомздрав Санжар Асфендияров) и рабочие (нарком труда Мухамедгали Татимов, глава Контрольной комиссии Казкрайкома ВКП (б) Толесын Алиев и пр.).
Революция – страшное и интереснейшее время. Старая классическая элита буквально проваливается в тартарары, и ниоткуда вырастают и опять-таки стремительно пропадают никому не известные фигуры, персонажи, герои.
Так, первым мусульманским коммунистическим руководителем в Семиреченской области был, согласно газетам той поры, некий Нурий Ахметович Мухамедиев, с 17 марта 1918 года – областной комиссар Туркестанского советского правительства по Семиречью, комендант города Верного, “начальник охраны общественного спокойствия”. Он же занял только что учрежденный пост председателя Совета Народных Комиссаров Семиреченской области (был и такой орган власти!).
Пробыл товарищ Мухамедиев на своих высоких постах недолго, пару недель, но это не самозванец и не какой-то назначенец со стороны, а местный выборный руководитель области. Его непременно знали, не могли не знать как минимум коллеги по Семиреченскому Совнаркому, однако, кроме его имени и фамилии, более об этой политической фигуре сегодня ничего не известно казахстанским историкам. Кто это? Куда он делся? Вопросы без ответов.
Вообще, важная и краеугольная особенность революции и Гражданской войны в Казахстане, о которой очень не любили говорить советские историки, – ее ярко выраженный национальный окрас. Рассмотрим Семиречье. Кто за революцию – бедные русско-украинские новопереселенческие деревни и поселки; кто против – зажиточные старожилы – семиреченские казаки, уйгуры и дунгане. Борются не столько за власть, сколько за землю.
Казахи – между ними, как Григорий Мелехов, то за красных, то за белых. Основная масса кочевников просто ничего не понимает в русской смуте, а свои лидеры (их большая часть), условно назовем их демократы-автономисты, демонстрируют чудеса политической мимикрии, пытаясь сотрудничать со всеми возможными правительствами (яркий представитель – Ахмет Байтурсынов и его окружение). Правительство “Алаш” реально власть в свои руки нигде не берет, кроме поселка Джамбейты (столица Западного оляята) и, крайне ненадолго, в ряде близлежащих поселках-городках – Тургае, Иргизе.
Семипалатинское (центральное) правительство “Алаш Орды” Алихана Букейханова просуществовало весьма недолго (весна – лето 1918 года), эффективного госаппарата не создало, бюджета и армии не имело. По сути, являясь придатком местной администрации “белых” сибирских правительств Вологодского, а затем адмирала Колчака. У живущего на соседней улице Семипалатинска выборного главы Семипалатинской уездной земской управы Раимжана Марсекова рельной власти и денег (бюджета) было поболее, чем у главы Всеказахского “автономного правительства” Букейханова.
Кстати, далеко не все из представителей казахской национальной интеллигенции разделяли идеи национал-“автономистов” и либерал-демократов из партии “Алаш”. Так, глава Усть-Каменогорского казахского комитета и первый в степи дипломированный врач Амре Айтбакин, будучи убежденным имперским государственником, целиком разделял жесткий курс адмирала Колчака: никаких национальных автономий, никаких заигрышей с народом, алашевские вожди – опасные болтуны, только раздуют стихию бунта, и по-хорошему надо бы их скорее разогнать…
История, она многоликая…
Совершенно особенная ситуация в Семиречье. В 1917 году это такая политическая глушь, что первые учредители местной компартии не имели под рукой даже текста программы и устава РСДРП, естественно, и не читали таковых. Ставший первым секретарем Верненского горкома австрийский военнопленный Рудольф Маречек признавался, что сам написал и программу, и устав, благо ранее состоял в Австрийской социал-демократии и что-то помнил из их установочных документов. Едва ли не самым ярким героем Семиреченского фронта 1918–1920 годов был командующий войсками сначала Черкасской обороны, а затем главнокомандующий войсками всей области и фронта поп-коммунист Мстислав Никольский, насколько мне известно, вплоть до своего расстрела в 1920 году по сомнительному обвинению в заговоре он так и не сложил сан священника РПЦ.
На каком этапе формационного развития захватила революция традиционное казахское общество – тоже вопрос очень интересный, спорный и для меня не до конца ясный.
Очень интересовал он и самих казахских революционеров 1920-х годов, в частности, главного штатного идеолога – завагитпропотделом Казобкома ВКП (б) Ураза Джандосова. Он утверждал в 1926 году, что 1917 год застал казахскую родоплеменную общину полуфеодального типа в стадии незаконченного разложения, с остатками натурально-патриархальных форм хозяйствования. Если дословно: “Необходимо разрушить остатки родовой идеологии, которое суть – огромное орудие в руках байства, для чего мы (коммунисты) не можем не развязать классовую борьбу в ауле”.
“Малый Октябрь” в Казахстане
Говоря о революционном Октябре в Казахстане, нельзя не сказать о его втором отблеске – “Малом Октябре”. С легкой руки главы Казкрайкома ВКП (б) Филиппа Голощекина так стали называть события окончательной “советизации Степи” – комплекс мероприятий, проведенных большевиками в середине – конце 1920-х годов, имевших целью окончательное покорение казахского традиционного социума.
С подачи журналистов “перестроечной” поры (Михайлов и К.), самопровозгласивших себя историками и выпустивших ряд “трудов”, в казахстанскую историческую науку проникли нелепые штампы – об особой роли Голощекина и евреев в казахском “голодоморе”, самом “голодоморе”-ашаршылыке как некоем сознательном умысле Центра.
Ничего общего с подлинной историей эти “открытия” не имеют, скорее только подогревают национальный вопрос. Да, жесткие установки на проведение коллективизации крестьян и оседания кочевников давал Центр, и Голощекин проводил эти установки, но достаточно открыть стенограммы, скажем, 3-го (ноябрьского) пленума 1926 года Казкрайкома, на котором еще за два года до начала трагедии развернулась дискуссия по данному вопросу. Все делегаты единодушны – советской власти в казахском ауле нет. Что делать?
Еще в 1923 году тогдашний заместитель председателя СНК Казахстана старый бундовец Арон Вайнштейн в дискуссионном порядке двинул идею о необходимости “нового (малого) Октября в казахском ауле” – нужно отнять власть у баев. Голощекина в это время еще и близко к КАССР нет. Развернулась дискуссия.
Итак, ноябрь 1926 года. Выступает глава СНК Нигмет Нурмаков – в ауле советской власти нет, правят баи, и сплошь и рядом идет родовая борьба, но жесткие меры только ухудшат ситуацию, надо стараться экономическими мерами и развитием кооперации смягчить ситуацию, вплоть до того, чтобы развести отдельные рода по разным волостям. Его поддерживают нарком просвещения Смагул Садвокасов, нарком земледелия Алиаскар Алибеков и ряд других товарищей. Они считают: нужно сделать ставку именно на кооперацию и не спешить, ни в коем случае не применять репрессивных силовых мер и экспроприаций.
На них тут же нападают делегаты с мест и обвиняют в попытке мирно врастить бая в социализм. Самая яркая речь – усть-каменогорского инструктора укома Айтмухаммеда Мусина: “Надо срочно разрушить байский строй в ауле, иначе мы социализма не построим”. Как это сделать – отобрать скот у богатых и раздать бедным. Все просто, как у Полиграфа Шарикова в “Собачьем сердце”. Мусина дружно поддерживает хор делегатов с мест. Ключевая речь штатного идеолога крайкома Джандосова – человека вроде бы образованного, – где он длинно и нудно, с цитатами из Маркса, Ленина и еще невесть кого говорит о том, что надо развивать фермерство, НЭП и т. д. и т. п., но и начать наконец классовую борьбу в ауле.
Ничего не понятно, его перебивают, казахские делегаты просят говорить по-казахски, чтобы понять. Он говорит, казахи ничего не понимают, русские просят повторить по-русски, тоже ничего не понятно. Его несколько раз перебивают: делать-то что?..
В конце концов едва ли не матом сгоняют с трибуны. Ураз Исаев (будущий глава Совнаркома) смеется: “Джандосов запутался в ультралевой правизне”… Хохот в зале, всем весело.
Голощекин занимает центристскую позицию, и вашим и нашим: Октябрь в ауле необходим, как провести экспроприацию баев – подумаем…
Через два года, с помощью Москвы, придумали… Кто тут больше виноват – делегаты с мест, которым не терпелось укрепить свою власть и сделать карьеру, болтуны-демагоги, прятавшие за революционной фразой скудоумие, посланцы Центра, жидомасоны? Трудно сказать. Все виноваты.
Выбор был всегда
Но всегда, даже в страшные 30-е годы, был и есть выбор: или поддакивать с мест и изображать тусовку, вылизывая очередному “вождю” (Исаев, Курамысов, Мусин), или твердо и последовательно отстаивать свою позицию, не цепляться за властное кресло, жертвовать карьерой во имя убеждений. Нурмаков сам подал в отставку и, несмотря на то что его весьма активно уговаривали, категорически сдал пост главы правительства, не желая подписываться под “голодоморскими” приказами.
Катастрофа и голод казахского аула были вызваны не столько преступно ”человеконенавистническими” указаниями Центра, сколько конкретной практикой применения этих указаний на местах.
Для проведения экспроприации баев в аулах были созданы отряды бельсенды – аульной голытьбы, которым дали весьма широкие полномочия. По типу хунвэйбинов коммунисты попытались быстро и радикально модернизировать сознание молодых и социально активных казахов, натравив их на баев-мироедов. Бельсенды отбирали скот и тут же проедали его со товарищами. Всю осень 1928 года в Казахской степи продолжались чудовищная резня конфискованного байского скота и сплошной той юного партактива, однако никакого массового голода в Казахстане на следующий 1929 год еще не было, запасов мяса и скота пока хватает.
Смертельный удар по казахскому аулу и, как следствие, голод вызвала не конфискация баев 1928 года, а последовавшая за ней кампания коллективизации и принудительного оседания кочевников 1929–1930 годов, когда все те же, почувствовавшие вкус халявы аульные бельсенды были брошены на обобществление скота в колхозы, отбирая его у обычных скотоводов. Армия аульных швондеров с мандатами от местных органов власти и широкими полномочиями заполонила степь, творила произвол и бесчинствовала, а главное, и самое страшное, как саранча, сожрала ставший “коллективным”, а значит – ничейным, скот рядового кочевника-середняка. На следующий, 1931 год скота в степи не осталось, и есть было уже нечего… Наступил реальный ашаршылык…
Жуткая правда. Уполномоченные на местах по коллективизации в казахских районах – почти поголовно казахи. Русских посылали творить безобразия в русские районы.
Но и в этих условиях, и на местах люди (и коммунисты) были разные. Например, заведующий статистическим бюро Актюбинского округа, талантливый литератор-фольклорист Ахмет Баржаксин, назначенный уполномоченным по проведению “конфискации баев” в Магаджановском районе, помогал укрыть и сохранить скот. Когда его обвинили в оппортунизме, сам сдал партбилет и ответственную должность, заявил, что в антинародной политике участвовать не желает.
Прокурор того же Актюбинского округа Аймухамед Балапанов партбилет не сдавал, но как мог помогал соотечественникам, пытался спасти от конфискации и спас – позволив откочевать в отдаленные районы и вообще из республики – многие крепкие хозяйства. Поплатился за это должностью, но не запятнал руки кровью земляков.
В 1929–1930 годах против коллективизации выступили порядка 50 представителей казахстанской региональной номенклатуры (секретари райкомов, председатели райисполкомов и пр.). Так, латышский стрелок и член ВКП (б) с 1915 года, потерявший на фронтах Гражданской войны руку и представленный к ордену Красного Знамени Рудольф Шаберт, будучи в 1929 году заведующим Павлодарским окружным госторгом, сам подал заявление о выходе из партии, мотивируя категорическим несогласием с проводимой политикой коллективизации. Естественно, был примерно наказан – снят с руководящей работы и в 1937 году был простым садовником в одном из московских парков отдыха. Уникальный человек – будучи арестованным НКВД в 1937 году и получив 10 лет лагерей, умудрился бежать из лагеря и добиться снижения срока до 5 лет. Но это уже другая история…
Можно ли было провести коллективизацию и обобществление скота более гуманно? Несомненно.
Жесткие установки Центр давал всем скотоводческим перифериям, однако руководителям Бурят-Монгольской АССР удалось провести подобные преобразования с несопоставимо меньшими потерями. Хотя ситуация в Бурятии и Казахстане была весьма похожа – у бурят-монголов тоже сложная родоплеменная структура, запутанная межплеменная иерархия, вдобавок значительная часть бурят – православные – была приписана к казачьему сословию и располагала лучшими пастбищами. Внутри бурятской парторганизации тоже шла ожесточенная борьба за власть между национальными группировками – Михея Ербанова и Марии Сахъяновой, однако они справились с коллективизацией без таких жертв…
Делать выводы из истории
Важно не только помнить и почитать жертвы, но и уметь делать выводы из трагедий Истории. Да, большевики распяли Степь, но виноваты ли в этом только большевики… И что самое важное – попробуй дать моральную оценку этой Гекатомбе, оглядываясь на прошлое сквозь призму собственной семейной истории, когда почти у каждого из нас один дед раскулачен и сидел, второй – бельсенды, один – коммунист или сотрудник НКВД, его брат – “враг народа”…
Уяснить надо главное: любая “модернизация сознания” сверху и силой заканчивается обычно резней, голодом и гражданской войной.
И этого допустить больше никак нельзя.
