Накануне президентских выборов в Кыргызстане The Village поговорил с дочерью Алмазбека Атамбаева о детстве, провокационных высказываниях, материнстве и политических амбициях
Алие Шагиевой 20 лет, она художница. В марте 2016 года в Бишкеке прошла ее первая персональная выставка «Метаморфозы». Все доходы от продажи работ (около 1 миллиона тенге) она перевела в фонд помощи детям с синдромом Дауна. Многие кыргызские СМИ написали об этом новость, а через неделю журналисты узнали, что Алия — младшая дочь президента Кыргызстана Алмазбека Атамбаева.
Алия не афишировала родственную связь с главой республики и всю жизнь называла себя фамилией матери. За год имя девушки не раз фигурировало в СМИ, в том числе в «Медузе», Life.ru и BBC. Поводов было много: она вышла замуж за русского парня, родила ребенка, опубликовала в соцсетях фотографию, на которой кормит грудью новорожденного сына. Алия ведет блог, где публикует размышления о равноправии, феминизме, восприятии женского тела и праве открыто кормить ребенка грудью, семейных отношениях и творчестве.
Редакция The Village Казахстан отправилась в Бишкек и поговорила с Алией о школе, политике и честности.
О статусе
В школе все относились ко мне как к человеку со связями, а не как к девочке Алие. Учителя через меня передавали записки с просьбами отцу; я была маленькой и всегда передавала их. В школе я была закрытым ребенком, близко людей не подпускала. Специально ходила с жирными волосами, не ухаживала за собой, чтобы не говорили, что я выпендриваюсь. Когда я выходила за пределы школы, то начинала мечтать, представляла себя красивой. Потом я завела блог и нашла компанию, где всем было пофиг на мою фамилию.
Мое терпение лопнуло, когда в 2013 году в школу приехал журналист из какой-то кыргызской газеты. Преподаватель пришел ко мне и сказал, что журналист спрашивает, каково мне учиться в академии. Для него я была просто ребенком с фамилией. Я отказалась говорить, пришла домой и у меня случилась сильнейшая истерика. Это сейчас я так рассуждаю по-философски, смеюсь. А тогда я была очень агрессивным подростком, который кричал: «Ненавижу рамки, которые вы ставите! Ненавижу вашу золотую клетку!». В тот момент я решила, что не позволю относиться к себе как к инструменту; прежде всего мне нужно реализоваться как личность. Поняла, что не могу находиться в Бишкеке и уехала учиться в Питер.
До марта 2016 года, когда случилась выставка, мою тайну знали только две мои подруги из всех. Потом все всплыло — и трубили, что я дочка президента, что, мол, деньги государственные и что я вообще говно ходячее. Сначала я хотела каждому доказывать, что все не так. Донести, как я часами сидела над картинами, не спала и ела украдкой. Сейчас я поняла: не люди плохие, а система. Люди окружены системой, она их трахает, люди не могут ничего сделать в ответ. Если я нашла выход из системы, я не должна говорить, что я особенная, а вы лохи. Теперь я намного счастливей.
О творчестве
В Питере я училась в художественном училище имени Рериха. Этот город я выбрала потому, что он развит в направлении, которое мне интересно. А училище выбрала потому, что сомневалась в своих силах, и пыталась поступить хотя бы туда.
Я уехала в Питер, потому что испытывала недостаток свободы. Там я получила то, что не могла бы сделать в Бишкеке. Отошла от академического рисунка в сторону творчества. Узнала, что такое андеграунд.
До 2015 года я вообще не рисовала. В школе я комплексовала о том, что у меня не получается рисовать. Были дети талантливее меня. Сейчас рисунок – то, что меня вдохновляет. Я могу рисовать часами, раздражаться, у меня может затечь шея, устать глаза, но в итоге буду отдохнувшей и наполненной.
Материнство тоже отразилось на творчестве. После беременности в моих рисунках появилась орнаментальность: я рисую круг, потом вписываю его в другой, третий, четвертый. Внутри каждого круга изображаю точки, чтобы соединить. Раньше у меня не хватало терпения.
О политике и обществе
Мне абсолютно неинтересно говорить про социум. Не хочу сидеть и мусолить, что не так в городе и что люди делают не так. В системе в целом очень многое не так, но это следствие того, что разрослось. Если вы спросите о проблемах в социуме, я подумаю о проблемах в себе. Потому что я — частичка социума, фрактал. Я потихоньку отхожу от сложностей во внешнем, которые возникли от внутреннего. Раньше у меня было желание принимать, отторгать, но это желание прошло; сейчас я хочу создавать. Когда ты сидишь и критикуешь, ты пытаешься разрушить, но так ты не создашь ничего.
Как вы, будучи гражданином страны, оцениваете работу президента Кыргызстана за шесть лет?
Вы никогда не услышите от меня о папе как о политике. Я могу рассказать, как он чудесно играет на гитаре, какой он прекрасный собеседник. Я знаю его позицию о боге, о религии. Я знаю его мировоззрение, отношение ко всему на глобальном уровне — все сводится к душе. К политике я равнодушна.
О родных
Братья и сестры отличаются от меня: я очень честна по сравнению с ними. К примеру, когда приезжали гости, я не хотела с ними сидеть, я хотела рисовать. Я говорила это и уходила. Так проявлялось мое уважение к ним, потому что я оставалась честной. Это лучшее, что я могу дать людям. Мои же братья и сестры делали то, что принято; они не такие избалованные. Мне всегда позволялось больше, чем им.
С мамой мы тоже разные. Она говорит, что у меня тяжелый характер. Да, это так, но почему я должна меняться? К постам о кормлении, о феминизме, о свободе мама относится сложно. Тут стоит ограничить то, как реагирует она, и то, что она пишет мне, когда на нее наседают родственники. Есть мама, которая не осуждает и любит меня несмотря ни на что. А есть другая мама, которая может сдаться под натиском. Тогда она не знает, как поступить и начинает переживать. Просить удалить все.
Подростком я считала, что мама плохая. Сейчас, когда я повзрослела и сама стала мамой, я перестала обижаться и поняла ее.
Возраст играет важную роль; с годами сложно принять что-то новое. Еще мама родилась в городе Ош, где у женщин положение даже хуже, чем в Бишкеке. Она иногда допускает фразы, которые дискриминируют женщин. Может сказать: «Женская доля такая». Но в силу своей мягкости и любви она меня не глушит. Я благодарна родителям за то, что они не сломали меня. Ведь я делаю то, что делаю, не потому, что придумала такую концепцию. Моя цель — следовать одному духовному признаку.
Отец никогда не говорит мне, что я должна делать, а что нет. С папой у нас организация души одна, мотивы одни. Он творческий человек, только, к сожалению, он приступит к творчеству, когда ему будет уже 60. В отличие от него, я раньше это поняла.
О манифестах в соцсетях
В апреле 2017 года я удалила аккаунты в инстаграме и фейсбуке, оставив только страничку в ВК — «остатки честности». Через три недели восстановилась везде. Почему? Потому что мне нужно делиться. Я решила, что не оставлю свои принципы, и поняла, что с любой идеей нужно идти в мир. Если я хочу рассказать женщинам, что они могут кормить ребенка при всех, — пожалуйста. Когда я удалилась из соцсетей, то определила другой путь — я больше не хочу никому ничего доказывать. Я почти год пыталась что-то втолковать всем, мне так сильно хотелось все поменять. Наверное, допустила чуть больше агрессии, чем стоило. Это был бунт. У меня так было с вегетарианством. В 13 лет я посмотрела фильм об убийстве животных. Я долго плакала и не знала, что делать; первой моей реакцией было бить в колокол, рассказать всем. Затем я поняла, что менять мир нужно с себя, нужно становиться счастливее и свободнее. Ходить встревоженным ни к чему не приведет. И невозможно помочь человеку, который не готов меняться. Сейчас обращаюсь к тем, кто готов. Я собираюсь созидать, созерцать, просто преумножать любовь.
Вам часто пишут негативные комментарии. Вы не боитесь, что виртуальная агрессия может вылиться в реальную?
Комментарии меня задевают. Но я не боюсь, потому что считаю, что мы притягиваем подобное. Если пойти гулять ночью с ощущением того, что нас грохнут, то нас грохнут. Если мы с открытой душой пойдем гулять, то все будет хорошо. Это все закономерно, но сложно принять, потому что это игры мозга.
О знакомстве с мужем
Когда папа стал президентом, мы переехали в резиденцию, где большие комнаты и неуютно. Я испытывала потребность в самовыражении и на местном ресурсе открыла блог. Назвалась Анной Вэг. Публиковала сентиментальные заметки, высказывалась ассоциациями и метафорами. Там у меня завязалась переписка с Костей. Он, наверное, представлял меня русской светловолосой девушкой. Как-то я опубликовала пост о том, что на такой-то улице бродит бездомный котенок. Мы договорились с Костей приехать к нему. Котенка мы не нашли, но нашли друг друга. Когда я пришла домой, то первое сообщение, которое я получила от него, было: «Все будет хорошо». Он написал это, и я сразу ему доверилась. Он ведь не знал мою фамилию. Он знал меня по тем постам, знал мое истинное «Я».
Я долгое время скрывала от Кости свое происхождение. Мне всегда было обидно, что я не могу быть обычной девушкой, которая поведет знакомить с родителями, напоит дома чаем. Наверное, я бы так и не решилась рассказать. Это произошло само. Мы с Костей гуляли по городу и встретили мою маму, когда та выходила из кафе с друзьями. Мама про него уже слышала, теперь они познакомились вживую. Когда мы прощались, Костя назвал маму по имени и отчеству. У меня внутри все разорвалось — она ведь не представлялась, значит, он все знал. Мы пошли дальше, я начала плакать. В тот период я вообще была ужасным нытиком. Костя начал меня успокаивать. Сказал, что для него это просто обстоятельство, что он всегда подозревал, но молчал, потому видел, что тема болезненна.
О материнстве
Я всегда придерживалась позиции чайлд-фри. Если бы мне сказали, что в 20 лет у меня будет ребенок на руках, я была бы в ахуе. Я вообще воспринимала детей как нечто, что приносит дискомфорт. Зачем заниматься деторождением, если планета и так заселена; лучше берите детей из детдома — такая была позиция. Потом я начала глубже изучать эту тему и поняла, что рождение — огромная возможность менять все. Материнство — космос, где ты познаешь все через себя. Но родов я страшно боялась. Роды представлялись мне чем-то грязным, омерзительным. То, что женщина должна вытерпеть ради ребенка. Я решила, что не хочу ни фига такого и поменяла эту установку. Ведь такое отношение навязано обществом и массовой культурой.
Материнство сильно меня изменило. Наверное, я говорю что-то абстрактное, хотя сама не люблю, когда материнство романтизируют. В материнстве есть как супервозвышенные моменты, так и примитивные чувства: когда ты не спала два дня; не знаешь, как взять ребенка; считаешь себя плохой мамой; злишься на все; становишься страшно агрессивной. Если к тому же муж не понимает, а родственники считают, что лучше тебя знают все, — тогда ты начинаешь ненавидеть и себя, и ребенка. Появляется послеродовая депрессия, которая может продлиться на всю жизнь. Важно еще «закрыть роды» — садиться с психотерапевтом, разговаривать. Во время родов женщина тоже рождается и никогда не становится прежней. Через нее проходит такая жизненная энергия! Она может физически выглядеть также, но в голове все будет работать по-другому.
Я не делала закрытие родов, потому что у меня не было негативного опыта. Я не рожала в роддоме. Вы сами знаете, сколько жестокости там, особенно у нас в Азии. Когда тебе говорят: «Ты же так не кричала, когда трахалась». Вы, кстати, эти маты не вырезайте. Хватит фильтровать. Я рожала дома, все это длилось 11 часов. Муж присутствовал при родах: сидел со мной в кресле и все видел — как проходили схватки, как я испражнилась, как выходил малыш.
О феминизме
С детства я отличалась желанием бороться с несправедливостью. Это от папы. В детстве мы с братом ссорились, и мама могла мне сказать: «Ты же девочка». Вот тогда, кажется, мой феминизм и начался. Я стала понимать, что стремлюсь к свободе и не обязана молчать. Мое «Я» понимало, что не имеет пола, расы. То, что внутри, работает совершенно на других вибрациях, чем эти определения.
Однажды я шла по коридору школы, и старшеклассник шлепнул меня по попе. Мои подруги посмеялись и сказали, что это нормально. Тогда я поняла, что у них отсутствует понимание личного пространства. Вообще, в школе я редко сталкивалась с тем, что мальчики проявляли ко мне странный интерес. Меня не дергали за косички; я очень серьезно относилась к личному пространству каждого человека.
Но я не хочу преподносить себя как феминистку. Меня заботит человек, личность. Дискриминацию может испытывать и мужчина. По моему мнению, нельзя решить проблему, если сказать, что вот это вот неправильно. Потому что даже те, кто виноваты, будут до конца защищаться и закроются. Выходит бессмыслица. Знаете, я не шарю в терминах феминизма, вы потом опишите сложными словами. Я не феминистка и я не патриотка; я есть я, которая старается принять себя и помочь другим. Меня волнуют вопросы души, а душа ломается там, где есть несостыковки.
