О посткризисной ситуации в Казахстане, «потерянном двадцатилетии» Японии и фонде благосостояния Норвегии напоминает в интервью Forbes Kazakhstan партнер международной компании Scot Holland | CBRE Евгений Долбилин, передаёт forbes.kz
Недвижимость в Казахстане продолжает падать в цене, хотя по некоторым проектам наблюдается определенный рост. Вероятно, это «фантомные боли» после кризиса, который начался с надувания мыльного пузыря на рынке недвижимости и привел к печальным последствиям, включая невероятные траты государства на спасение экономики. Впрочем, Казахстан здесь не уникален в своих бедах, нечто подобное происходило и в других, даже развитых странах. Об этом Forbes Kazakhstan рассказывает партнер международной компании Scot Holland | CBRE Евгений Долбилин.
Евгений, что сегодня происходит на рынке коммерческой недвижимости самых крупных городов страны – Астаны и Алматы?
– Ничего хорошего. Но, чтобы понять настоящее, нелишним будет вспомнить историю, причем не только Казахстана. Например, «потерянное» десятилетие или даже двадцатилетие в Японии. При всех отличиях этот период в Стране восходящего солнца имеет много общего с периодом банковского кризиса в Казахстане. Японский кризис также был спровоцирован неоправданно завышенной оценкой недвижимости и активов и слишком близкими отношениями банков с «родственными» структурами, которым выдавались кредиты. По факту банки накачивали собственные и близкие фирмы кредитами, которые те не в состоянии были вернуть. Когда пузырь лопнул, стоимость активов оказалась ниже стоимости взятых обязательств. Стал очевиден крах национальной экономики.
Во время раздутия пузыря один небольшой район в Токио стоил больше, чем весь американский штат Калифорния. Исходя из этого, можно легко представить себе его размеры.
Вы сопоставляете размеры пузырей в Японии и Казахстане?
– Судите сами: у нас стоимость квадратного метра превышала в некоторых случаях $10 тыс. Этот ценник был на порядок выше 95% мировых цен на недвижимость, за исключением нескольких крупных мегаполисов вроде Лондона или Нью-Йорка. Но потребительская возможность и годовой уровень дохода среднестатистического работающего казахстанца показывали нам, что для Казахстана эти цены неестественные. Результат мы знаем.
Результат – это банковский кризис…
– Верно. Японские банки, как и казахстанские, начали спасать государственными деньгами, чтобы не допустить их полного краха. Все помнят фразу «too bigto fail»: в Японии тогда посчитали, что не могут «уронить» свои ведущие кредитные учреждения.
В результате появились так называемые «зомби»-банки, которые были спасены регулятором за деньги налогоплательщиков. Они выжили, но были полностью парализованы и не могли успешно работать из-за токсичных и неработающих кредитов (на ум сразу приходят наши БТА и Казком).
Помощь от государства шла, а эти банки продолжали кредитовать те же самые компании, из-за которых вырос мыльный пузырь на рынке недвижимости. Логичное следствие – превращение кредитуемых компаний в «зомби»-компании, вслед за «зомби»-банками.
Каковы итоги японского кризиса?
– Прошло уже 30 лет, и некоторые экономисты сходятся во мнении, что решение японского регулятора о поддержке «зомби»-банков и «зомби»-компаний было ошибочным. Итог – потерянное двадцатилетие.
Можно ли говорить, что исключительно политика Национального банка привела к глубокому кризису в экономике Японии? Не думаю. Как между белым и черным есть множество оттенков серого, в этом кризисе не было одной виноватой стороны. Таковых было несколько, но политика Нацбанка стала спусковым механизмом дальнейших проблем.
Тем не менее нужно обратить внимание на тот факт, что индекс Nikkei (один из главных индексов Токийской фондовой биржи) все-таки смог в этом году преодолеть свое максимальное историческое значение. Однако на это ушло долгих 30 лет, из которых 20 стали печально известными как lost score.
Что помогло Японии справиться с кризисом?
– Положительную роль сыграли развитая экспортно ориентированная экономика и сильный научный капитал вкупе с относительно большим населением. Оно, правда, было стареющим и резко сократило тогда свои расходы. Японцы начали «сберегать, но не тратить», что стало причиной последующего периода дефляции.
Позитивным фактором стало то, что рост продаж японских автомобилей за 20 лет с момента кризиса утроился по всему миру, в то время как американские автопроизводители сумели увеличить продажи только на 40–50%.
В нашей ситуации мы не имели этих смягчающих условий, более того, цены на основной экспортный товар Казахстана – нефть – упали в 2,5 разас пиковых докризисных значений. Все это добавило давления на экономику и по факту стало одной из причин девальвации.
К этому нужно добавить, что мы имеем колоссальное присутствие государства во всей экономике. И это тоже не добавляет нам гибкости в текущей ситуации.
Национальный банк Казахстана, как и японский, спас тонущие системообразующие банки, хотя, возможно, этого не стоило делать. Насколько правильны были действия регулятора, мы, наверное, сможем оценить в полной мере лет через 10–20.
Но есть и позитивные примеры?
– Конечно. Однако в каком-то смысле они могут выступать теперь лишь уроком для наших будущих поколений. Своим шансом мы, вероятно, воспользовались неправильно.
Между тем самый крупный в мире национальный фонд – Фонд национального благосостояния Норвегии перешагнул отметку в $1 трлн. Туда «складывались» сверхдоходы от продажи нефти, после чего инвестировались в акции, облигации и недвижимость по всему миру. При этом население Норвегии – всего 5 млн человек, а триллионным фондом управляют всего 550 человек. Считаю, это выдающийся результат.
При таком количестве денег в государственном фонде экономика Норвегии не стала государственной, что выгодно отличает ее структуру от нашей.
