Постановление Совнаркома и ЦК ВКП(б) № 1428—326 «О выселении корейского населения из пограничных районов Дальневосточного края» от 21 августа 1937 г, yvision.kz.
«Совет Народных Комиссаров Союза ССР и Центральный Комитет ВКП(б) постановляют: В целях пресечения проникновения японского шпионажа в Дальневосточный край провести следующие мероприятия:
1. Предложить Дальневосточному крайкому ВКП(б), крайисполкому и УНКВД Дальневосточного края выселить все корейское население пограничных районов Дальневосточного края: Посьетского, Молотовского, Ханкайского, Хорольского, Черниговского, Спасского, Шмаковского, Постышевского, Бикинского, Вяземского, Хабаровского, Суйфунского, Кировского, Калининского, Лазо, Свободненского, Благовещенского, Тамбовского, Михайловского, Архаринского, Сталинского и Блюхеровского и переселить в Южно-Казахстанскую область, в районы Аральского моря и Балхаша и Узбекскую ССР. Выселение начать с Посьетского района и прилегающих к Гродеково районов.
2. К выселению приступить немедленно и закончить к 1-му января 1938 года.
3. Подлежащим переселению корейцам разрешить при переселении брать с собой имущество, хозяйственный инвентарь и живность.
4. Возместить переселяемым стоимость оставляемого ими движимого и недвижимого имущества и посевов.
5. Не чинить препятствий переселяемым корейцам к выезду, при желании, за границу, допуская упрощенный порядок перехода границы.
…
11. Увеличить количество пограничных войск на 3 тысячи человек для уплотнения охраны границы в районах, из которых переселяются корейцы.
12. Разрешить Наркомвнуделу СССР разместить пограничников в освобождаемых помещениях корейцев.
− Председатель Совета Народных Комиссаров Союза ССР В. Молотов
− Секретарь Центрального Комитета ВКП(б) И. Сталин».
Хан Дин рассказ «Страх»
«…Вот выполз один коробок. Затем другой. Они выкатываются бесконечно, словно их кто-то выталкивает из подземелья. Ровные серые коробки — такая пугающая безликость и однообразие. Это вагоны, обыкновенные товарные теплушки, над которыми не куриться дымок. Нет дыма и от паровоза, его вообще не видно, и становиться все нереальным… Двери вагонов распахнуты, но издали не разглядеть, что внутри. Все ближе и ближе состав, и теперь видно, что внутри люди, по торцам и бокам теплушек пристроены нары. Один вагон словно замирает перед ними, и каким-то внутренним зрением он видит детей, стариков, женщин. Много женщин. Они сидят, отвернувшись от него, лицом на восток, словно статуи в буддийском храме. Их глаза сухие, губы плотно сжаты. Никто не плачет, даже не шевелиться. Тишина. Не слышно и стука вагонных колес….
И тут он увидел, что посередине вагона, на грязном обшарпанном полу сидит белобородый старик с высоким лбом мудреца, а на руках у него — мертвый ребенок. Старик прямо и напряженно смотрит на дитя сухими воспаленными глазами. Он вопрошает…. О чем?
В один из осенних дней 1937 года все советские корейцы, от новорожденных несмышленышей до почтенных старцев, стали не по своей воле пассажирами теплушек, увозивших их от родной земли. Сколько нужно было вагонов для корейцев? Сто, тысяча, десять тысяч?.. Велика была держава, и щедро могла она наделить крепко сколоченными вагонами целые народы, чтобы обеспечить «безопасность границы». Ехали с одной стороны обритые сыны Кавказа и потомки сионских пророков, а навстречу им двигались дети «утренней свежести», так и не ведая — за что и почему их оторвали от родных очагов, от могил прапращуров…Дети рождались и умирали прямо в вагонах, не зная и не ведая своей короткой жизни. Умирали и старики, молча и беззвучно… Даже могил этих кротких пассажиров не осталось вдоль транссибирской дороги, никто не оставил следа своего…
… У него сейчас не было даже друга. А друг был нужен, чтобы исповедаться. Раньше у него был такой друг — преподаватель Ким. Месяц назад он был арестован, и никто не знал о его судьбе. А ведь Ким был бедняком, родом из крохотной деревни. Ее так и звали «Деревня десяти дворов». Когда Ким решил поехать в Москву учиться, отец собрал в долг все деньги, которые только были в такой нищей деревне. Денег хватило на билет в один конец. Ким сел в поезд «Владивосток- Москва» босиком, в одной крестьянской одежке и соломенной шляпе, в которой работал с отцом в поле. С собой у него была только холщовая сумка с парой соломенных сандалей и горсть жареных соевых бобов. Что он ел всю длинную дорогу — знает только он сам. Не поступить в институт он не мог: нельзя было подвести всю деревню «Десять дворов», которая так надеялась на него. Он должен был поступить, и он поступил. И ни куда-нибудь, а в Московский университет… И вот такого человека арестовали. Бедняка, ставшего учителем корейской истории, знавшего наизусть все эпохи династий и правителей, все поучения и наставления мудрецов — начиная от Конфуция до Маркса и Ленина… Как можно понять все, — думал Ли, не замечая, что смерч вновь возник на его пути и начал подкрадываться к нему, то раскачиваясь на месте, то толчком двигаясь на него. «За кого меня принимает этот коротышка — ректор? Разве он предложил бы такую пакость преподавателю Киму? Нет, никогда бы не предложил… Значит, я — ничтожество, подлый и вонючий трус…» Нельзя было идти домой. Стыдно и противно. Смерч подошел совсем близко и снова замер, но преподаватель Ли шел так решительно навстречу, что столб пыли попятился и сполз на лед Сыр-Дарьи. Ли тоже спустился, разговаривая сам с собой. Он знал, что за рекой живут корейцы. Они, колхозники, зимовали сейчас в степи, в землянках, покрытых камышами. На льду было множество тропинок, протоптанных ишаками, на которых казахи ездили в заречье. Вот и сейчас в бессильно опадающем смерче шевелилось что-то живое. Это ехал долгобородый степняк в стеганом халате, понукая своего ишака. «Может, там за рекой и мои родители», — тоскливо подумал Ли, глядя, как расходятся, словно спицы на веере, черные тропинки на пыльном, неровном от торосов льду. Родители приехали позже его, с колхозниками, другим эшелоном, и он ничего не знал о них, кроме короткой весточки, что передали его жене на рынке. Они были живы, это главное, но сейчас даже они ни в чем не могли бы помочь ему… Кстати, за реку корейцам переходить было строго запрещено, и преподаватель Ли знал об этом… Из степи донесся протяжный вой волка. Лед под ногами затрещал, и преподаватель Ли оглянулся назад. Ссыльный город Кзыл-Орда был покрыт дымом от печей, топившихся саксаулом и кизяком; город пытался согреться от стужи. Бледное зимнее солнце, похожее на молочное пятно, низко висело над горизонтом. Куда же пойти? Кто донес на преподавателя Кима? Как помочь отцу с матерью? Что делается в этом мире? — вопросы, которые он задавал сам себе, висели над ним пострашнее хищного смерча, и он не знал ответа. Он успокоился лишь тогда, когда достиг разрешенного ему берега и сел прямо на снег, дальше идти запрещено.
Он вспомнил, как преподаватель Ким рассказал им, что значит русское слово «провокатор»… — Это было в Москве, во время каникул, — рассказал Ким. — Я нанялся на мясокомбинат заработать. Там забивали скот с помощью такого «провокатора». — Что же это за человек? — спросил тогда Ли. — Нет, это обыкновенный козел, но очень хитрый и смышленый. Хозяин выучил его водить овец за собой в узкий коридор, ведущий к месту забоя скота. Там пахло кровью, и овцы сами не шли туда. Но хозяин сделал для козла маленькую дверцу и, когда козел до нее доходил, открывал ему ее, и он туда прятался. Дверца сразу закрывалась, а овцы, напирая друг на друга, вталкивались по одной в место бойни, где их по очереди забивали на мясо. Для нас, корейцев, не знавших вкуса баранины, это все было дико, особенно такая роль старого хитрого козла, которого изредка кормили свежей капустой и яблоками за подлую роль… Но и этому козлу пришел конец. То ли козел в чем-то провинился, то ли сам хозяин отлучился куда-то и забыл о работе своего наймита, но только заветная дверца не открылась вовремя, когда очередной раз на бойню привезли жирную блеющую отару… — И козел сам оказался в ловушке? — Да, он остановился у дверцы и принялся истошно мэкать. Вы знаете, как в страхе кричат горные козлы у нас на родине… — Да, я слышал в детстве по ночам больных ослабевших муфлонов… Но ведь здоровый козел может прыгнуть очень высоко… — На бойне были наглухо крытые коридоры, а дверца оказалась замкнутой изнутри. Он бил в нее рогами, копытами, а овцы напирали сзади. Его несло стадом прямо в жерло смерти, и он кричал, пытаясь по их спинам выбраться назад. Он прыгал много раз, и его все относило и относило назад… — И чем все кончилось?.. Разве забойщики могли убить своего верного служащего, пусть даже и «провокатора»? — спросил Ли. Преподаватель Ким тогда не ответил, и все стоявшие вокруг поняли, что Ким не зря рассказал о козле-провокаторе. Может, на самом деле козел и спасся, только Ким не хотел об этом говорить. Он хотел, чтобы у всех в памяти осталась эта жуткая картина: овцы толпятся к месту собственной гибели и среди них, осатанев от ужаса, мечется, сбиваемый потоком потных вонючих животных, мудрый и хитрый козел, знающий, куда ведет эта последняя дорога, крытая железом и деревом, обильно политая бараньей кровью….».
